ИНТЕРВЬЮ: Михаил Дмитриев
(Вестник НАУФОР №6 2020)

Президент партнерства «Новый экономический рост» Михаил Дмитриев рассказывает Ирине Слюсаревой, какими последствиями чревата избыточно жесткая политика минфина; почему важно существенно поддержать малый и средний бизнес, действующий в наиболее уязвимых секторах экономики; а также объясняет, почему возврат к старому формату накопительной пенсионной системы невозможен.

В ЗДОРОВОМ ФОРМАТЕ

- Главная проблема - скорость восстановления спроса в мировой экономике. Наибольшие риски сейчас связаны с возможностью новой волны инфекции коронавируса осенью, которая может замедлить выход ведущих мировых экономик из рецессии. Хотя карантин в западных странах сейчас снимают, однако общее количество инфекций все еще растет, очаги перемещаются в страны третьего мира, и эта блуждающая опасность легко может вернуться в Америку и Европу осенью. Перспективы сдерживания пандемии путем вакцинации пока остаются неясными; равно как нет и эффективных лекарств, способных радикально уменьшить количество осложнений и смертей. Поэтому скорость восстановления мирового спроса остается непонятной. Спрос более-менее восстановился в Китае, но в развитых странах, которые генерируют большую часть глобального спроса, ситуация под большим вопросам. Спад очень глубок и краткосрочные перспективы остаются на сегодня неопределенными.

Проблемы в мировой экономике только начинаются. Причем неважно, будет ли осенью новая волна коронавирусной инфекции, которая повлечет за собой дополнительное падение спроса. И если второй волны не будет вовсе, это тоже не будет иметь особенно большого значения. Главная проблема заключается в том, что восстановление спроса - особенно потребительского - будет не таким быстрым, как многие надеялись еще недавно. Масштабы разрушения бизнесов, особенно в сфере услуг, пока остаются неясными. Возросшая безработица может очень сильно сдерживать восстановление доходов и потребления населения.

Но главная проблема, пожалуй, состоит в том, что ради попыток быстрого стимулирования и восстановления экономики после конца острой фазы эпидемий большинство развитых стран прибегли к мерам количественного смягчения, беспрецедентным по масштабам.

Эта проблема останется с развитыми экономиками очень надолго. Реально страны Европы уже находятся в зоне отрицательных процентных ставок и, по сути дела, это равнозначно ловушке ликвидности: дальнейшее смягчение денежного предложения уже не может помочь экономическому росту, а выйти из этого состояния оказывается очень трудно. Потому что объемы совокупного государственного и частного долга резко возросли, любой рост процентных ставок может привести к волне банкротств в частном секторе и к дефолтам суверенного долга (например, в странах Южной Европы). Следствием этого будет и дополнительное торможение долгосрочного роста. Такая ситуация в принципе неблагоприятна для продолжения устойчивого роста экономики. Особенно это касается ЕС, где на описанную ситуацию накладывается перспектива длительного периода снижения численности экономически активного населения, - это означает, что развитие ЕС переходит к японскому сценарию двадцатилетней давности. То есть, очень низкие темпы инфляции, стагнация совокупного спроса, стагнация предложения на рынке труда, стагнация инвестиций и, возможно, нарастание трудностей в наиболее уязвимых экономиках, имеющих большие уровни долга и оказавшихся в состоянии спада или стагнации еще до начала пандемии - например, итальянской и греческой. Так что на самом деле перспективы роста развитых стран после этой рецессии остаются очень проблемными. И России надо это учитывать, поскольку эти перспективы тесно связаны с перспективами дальнейшего развития отечественной экономики за счет экспортного потенциала.

На сегодняшний день такие перспективы очень ограничены.

- Скорее всего, США останутся чистым импортером капитала и эта ситуация вряд ли изменится в близкой перспективе. Но характер проблем американской экономики отличается от европейских, пожалуй, только в одном, - а именно в том, что в Америке гораздо более динамичный рынок труда. Там нет ситуации сжатия экономически активного населения в силу низкой рождаемости, поэтому такого сдерживающего влияния на экономику со стороны демографических факторов, как в Европе, не будет. Проблемы американской экономики состоят в том, что политика экономического смягчения порождает дополнительный дисбаланс с точки зрения динамики спроса в экономике, спроса потребительского, от которого прежде всего и зависит в Америке долгосрочный экономический рост. Накачивание экономики деньгами при низких ставках приводит к тому, что избыточная ликвидность попадает прежде всего в спекулятивные пузыри (в первую очередь - на фондовом рынке). Это сопровождается нарастанием неравенства в потреблении и уровне жизни. Потому что свыше 90% финансовых активов в Америке приходится на верхние 10% населения. Именно они выигрывают от политики количественного смягчения, но их потребление растет медленнее, чем доходы, поскольку они много сберегают. А у 90% населения возможности наращивания потребления и перспективы роста доходов ограничены медленным ростом их доходов. Это происходит, в том числе, потому, что в экономике создается не так уж много высокооплачиваемых рабочих мест, а оплата малоквалифицированных работников уже давно стагнирует. Это, в свою очередь, ограничивает совокупный спрос в экономике. Так что и американская экономика после завершения восстановительного периода вряд ли сможет расти даже теми весьма скромными темпами, которые наблюдались во время предыдущего длительного подъема. Не исключено, что темпы роста американской экономики после этого кризиса дополнительно затормозятся. Если ЕС ждет стагнация, то США - еще более низкий рост, чем до кризиса.

- Темпы роста ВВП, скорее всего, будут в Америке положительными. Но никто не ждет экономического чуда.

- Все эти события влияют только на очень краткосрочную оценку конъюнктуры. Главным фактором ожиданий по-прежнему остается эпидемия коронавируса: темпы выхода из карантина и возможность избежать дополнительных карантинных мер осенью. Это доминанта, от которой зависит развитие американской экономики в краткосрочной перспективе.

- Я думаю, что пандемия окажет долгосрочное негативное влияние на китайскую экономику и перспективы её развития. Реально пандемию можно считать водоразделом между двумя зонами - зоной устойчиво быстрых темпов роста и зоной темпов намного более медленных. Примерно то же самое произошло с предыдущим поколением «азиатских тигров» после азиатского кризиса конца 90-х годов. До кризиса они развивались быстро, дальше их развитие тоже не прекратилось, но его темпы оказались намного ниже. Китай сейчас оказался в той же ситуации, поскольку очевидно, что он не сможет дальше развиваться по старой модели наращивания экспорта продукции обрабатывающей промышленности. Придется полностью сменить модель экономического роста. И в любом случае развитие Китая все больше будет ориентироваться на собственные внутренние возможности, в то время как степень взаимодействия с экономикой остального мира уменьшится, как это, собственно, уже происходило на протяжении последних нескольких лет. Безусловно, на сюжет противостояния с США это тоже повлияет. Это противостояние приобрело затяжной позиционный характер и будет продолжаться вне зависимости от того, кто станет следующим президентом США, поскольку эти две державы вступили в период долгосрочной холодной конфронтации. Противостояние будет влиять на торговлю, так что перспектив развития торговли между Китаем и Северной Америкой остается не так много. Скорее всего, те же проблемы ожидают Китай в отношениях с Европой. Европа остается основным торговым партнером Китая. Но и здесь из-за стагнации европейской экономики и из-за того, что европейские компании сейчас подтягивают цепочки добавленной стоимости внутрь ЕС и ближе к своим границам, торговля с Китаем утратит свой динамизм.

Роль Китая в международных отношениях и мировой экономике вряд ли будет столь значительной и амбициозной, как рассчитывал Китай в период, когда формировал стратегию развития Нового шелкового пути.

- Скорее всего, да, - поскольку масштабы торговли в этой географической зоне все равно будут очень значительными. Но они утратят докризисную динамику. И само развитие Нового шелкового пути и его инфраструктуры вряд ли будет иметь такое большое значение для самого Китая, как он на это надеялся.

- В этом году ситуация в России очень похожа на ситуацию большинства развитых стран. То есть, пик падения мы прошли в апреле, но перспективы восстановления зависит от того, ждет ли нас вторая волна коронавируса. От этого зависит не только внутренняя ситуация, но и мировой спрос на энергоресурсы. И если осень окажется неблагополучной для развитых стран, то, разумеется, это негативно скажется на ценах на нефть. Естественно, в сценарии, где мы предполагаем, что осенней вспышки пандемии не будет, можно ожидать, что цены на нефть к концу года достигнут уже 50 долларов за баррель (а может, и больше), что, естественно, будет очень хорошим сигналом для российской экономики. И это позволит России, избежать более глубокого спада. Во всяком случае, пока есть признаки того, что спад российской экономики оказался ниже, чем у других развитых стран. Во многом это произошло благодаря тому, что у нас меньше предоставлена сфера услуг, которая оказалась наиболее уязвимой к карантинным ограничениям.

Соответственно, при благоприятном сценарии спад российской экономики в этом году может оказаться меньше 4%, что очень неплохо по меркам Европы и США.

Цена на нефть имеет значение еще и в том плане, что от неё зависит дефицитность/профицитность бюджета. Мы знаем, что при цене выше 42 долларов за баррель доходы от «превышения» уходят в ФНБ.

Но на фоне роста угрозы второй волны пандемии этот сценарий кажется все менее вероятным. В случае второй волны спад в российской экономике в этом году может превысить 5%.

- Бюджетный дефицит сейчас не составляет труда монетизировать. Темпы внутренней инфляции очень низкие, в мае они даже еще снизились, в том числе прошло снижение цен на ряд продовольственных товаров. Все это говорит о том, что ЦБ может проводить очень мягкую денежную политику, продолжить снижение процентных ставок. Эта ситуация благоприятна для бюджетных заимствований на внутреннем рынке, выходить на внешние рынки нет никакой необходимости - с учетом того, что это порождает волатильность. Возникают риски и оттока капитала с российского рынка, и массовых распродаж инструментов российского долга. Поэтому вполне можно заимствовать на внутреннем рынке, ЦБ реально может монетизировать значительную часть этого долга для поддержания спроса. Но в принципе у банковского сектора пока достаточно ликвидности, чтобы активно покупать такого рода инструменты. И дополнительные заимствования в пределах 2-3 триллионов рублей свыше первоначальной программы заимствований этого года - вполне реальная задача. При таких объемах заимствований Минфину будет несложно сохранить значительную часть ФНБ в качестве резерва на случай дальнейших неблагоприятных событий в конце этого года или на будущий год.

Тем более, что Минфин пока проводит избыточно жесткую политику. Я бы сказал - неоправданно жесткую политику, которая наносит большой ущерб российскому малому и среднему бизнесу, наиболее пострадавшему от пандемии, поскольку он действует в наиболее уязвимых секторах экономики.

- Если мы посмотрим на предварительные данные об исполнении бюджета, то увидим, что бюджет за четыре месяца, с января по апрель, был сведен с профицитом. Даже в апреле, в разгар пандемии, он имел профицит в 133 млрд рублей - это полное безумие. И если мы посмотрим на реальную политику министерства финансов, то по масштабам совокупных антикризисных мер Россия, по оценкам агентства Фитч, занимает сейчас 16 место в большой двадцатке. А по размерам антикризисных бюджетных расходов и обязательств в процентах к ВВП мы (по данным МВФ) находимся на 33-м месте в мире после Пакистана, Индии и Филиппин, - стран гораздо более бедных, чем Россия. Это говорит о том, что наше правительство не предпринимает достаточных мер для смягчения тяжелых последствий карантинных ограничений. Многим секторам экономики необходима дополнительная поддержка в силу асимметричного характера воздействия кризиса на различные сектора экономики. В наибольшей степени от кризиса страдают несырьевые сектора, компании малого и среднего бизнеса, которые, собственно, и создают конкурентную среду в сфере услуг. И эти компании оказались в очень тяжелом положении. По данным мониторинга, проведенного в мае по инициативе бизнес-омбудсмена Бориса Титова, свыше 60% этих компаний оценили шанс своего выживания в 50% и ниже. В результате такого асимметричного влияния кризиса произойдет существенное возрастание доли государственных крупных компаний и уменьшение конкуренции, снизится доля частного сектора. Все это крайне негативно скажется на долгосрочных перспективах российской экономики.

В этом я вижу наиболее важные проблемы, связанные с нынешней ультра-жесткой бюджетной политикой Минфина. На мой взгляд, она крайне вредна для российской экономики не только в краткосрочном, но и в долгосрочном плане.

- Следовало бы в более полном объеме реализовать те меры поддержки, которые уже были заявлены. Например, в отношении льготных кредитов, которые сперва предоставлялись по ставке 4%, а теперь - по ставке 2%, существует проблема обременительных ограничений, которые не позволяют большинству компаний воспользоваться этой возможностью. Первая волна кредитов предполагала слишком жесткие ограничения по видам деятельности, для которых доступны кредиты. Позиции, задекларированные в соответствии с Общероссийским классификатором видов экономической деятельности (ОКВЭД), у малого и среднего бизнеса очень редко совпадают с их реальной деятельностью. Так что нужны другие критерии оценки для того, чтобы определить, попал ли бизнес в сложную ситуацию или нет. Все это намного проще оценивать по динамике выручки компании, а такого рода данные у налоговых органов имеются в ежемесячном режиме. В результате первоначально заявленные объемы кредитов так и не дошли до конечных получателей. Во второй волне льготных кредитов появились свои бюрократические проблемы. Среди них - риски резкого повышения банками первоначальных процентных ставок в случае несоблюдения условий по сохранению численности занятых, а также завышенные требования к сохранению докризисной занятости. Чтобы получить освобождение от возврата кредита при условии сохранения 90% штатной численности, как выяснилось, требуется сохранять не только численность занятых на постоянной основе, но и работников на краткосрочных контрактах, включая сезонных. Для многих бизнесов это требование в принципе невыполнимо. И то, что были установлены дополнительные искусственные бюрократические ограничения, свидетельствует прежде всего о том, что Минфин и правительство не хотят направлять на поддержку малого и среднего бизнеса много средств. Но, как я уже сказал, эта скупость может обернуться негативными долгосрочными последствиями, прежде всего негативными структурными сдвигами, ведущими к ослаблению конкуренции.

Что касается дальнейших мер, то, как мне кажется, в экономическом плане очень важна продуманная программа поддержки развития, направленная на наиболее пострадавшие области экономики. По мере выхода из кризиса многие малые и средние предприятия будут лишены доступа к кредитам на развитие и не смогут воспользоваться возможностями, которые откроет оживление спроса. В этих условиях следует переходить от льготного кредитования оборотных средств к кредитованию проектов развития. Лучше всего (с учетом рисков, накопившихся в ходе кризиса) для этого подходит модель венчурного финансирования при поддержке государства и институтов развития. Во многих случаях такое финансирование может предоставляться под залог участия в собственности компаний. Только что заявлено о том, что будет инициирован новый национальный проект, четырнадцатый по счету, связанный с развитием туризма. На мой взгляд, это очень перспективный и правильный подход, поскольку как раз именно в туризме непропорционально широко представлены компании малого и среднего бизнеса. Это очень конкурентная среда и развитие этой отрасли эквивалентно развитию конкуренции в стране. Кроме того, у этого сегмента очень велики перспективы быстрого отскока. Поддержка бизнеса в секторах, которые сильнее всего провалились в кризис, дает шанс на очень быстрый отскок после кризиса. Именно это произошло в 2018 году, когда сегменты индустрии гостеприимства дали наибольший скачок выпуска в момент возобновления роста экономики после предыдущего кризиса. Сейчас уровень этого отскока мог бы быть намного выше. Но после глубокого кризиса большинство компаний малого и среднего бизнеса некредитоспособны и банки не будут предоставлять им кредиты на нормальных условиях.

Активные программы поддержки развития малого и среднего бизнеса в этих секторах - одно из важнейших условий быстрого восстановительного роста российской экономики в здоровом формате. То есть в формате, который позволяет быстро восстановить малый и средний бизнес и не потерять конкурентную среду там, где она уже сложилась.

- Что касается крупного бизнеса, то здесь нас вряд ли ждут какие-то необратимые последствия. Промышленность подверглась влиянию кризиса гораздо меньше, чем сфера услуг. Падение промышленности год к году в мае было меньше 10%, в то время как услуги снизились на 40%. В промышленности провал, сопоставимый с отраслями услуг, наблюдался только в автопроме. А некоторые области - пищевая промышленность, производство лекарств, медицинского оборудования и изделий - даже выиграли. Например, производство лекарств выросло на 22%, а химических продуктов - на 4,4%. Поэтому крупная промышленность в целом, в отличие от сферы услуг, вряд ли серьезно пострадает. У добывающих отраслей, безусловно, возникли проблемы, но у них велики резервы, степень устойчивости и кредитоспособность. Их привлекательность как заемщиков для банков остается в силе. Они смогут получить необходимые ресурсы для продолжений инвестиций там, где это потребуется после возобновления экономического роста и стабилизации ситуации на сырьевых рынках.

Что касается крупных инфраструктурных компаний, то, во-первых, спад для них был не так глубок, как для остальной экономики, во-вторых, они, за исключением пассажирских перевозок, избежали карантинных ограничений, а во-вторых, они первыми почувствуют на себе восстановление экономической активности. Тут трудно говорить о тяжелых негативных последствиях. В некоторых сегментах, таких как телекоммуникации и железнодорожные контейнерные перевозки, наблюдался рост. Например, железнодорожный контейнерный трафик, по некоторым оценкам, вырос примерно на 20%. Таким образом, текущий кризис - прежде всего кризис малого и среднего бизнеса, который оказался в катастрофической ситуации и нуждается в наиболее серьезной поддержке.

Кризис, как мне кажется, очень сильно повлияет и на долгосрочные перспективы роста российской экономики. Прежде всего, он накладывает дополнительные ограничения на перспективы роста выручки от экспорта углеводородного сырья. В отношении нефти главная проблема состоит в том, что этот кризис дополнительно усилил роль тех видов деятельности, которые базируются на удаленных и цифровых форматах. А это значит, что дополнительный рост транспортных услуг на единицу прироста ВВП будет ниже, чем ожидалось до кризиса. Иными словами, спрос на моторное топливо будет расти еще медленнее, чем ждали до коронавируса. И уже сейчас говорят, что мировое потребление нефти приближается к своему историческому пику. Потребление угля этот пик уже прошло; пандемия, скорее всего, поставила окончательную точку на росте угольной энергетики. Это значит, что российские стратегии наращивания экспорта каменного угля в Азию повисают в воздухе. Что касается моторного топлива, то здесь перспективы тоже значительно ухудшаются. Попытки и дальше основывать развитие российской экономики на нефтегазовом экспорте являются тупиковым сценарием. Этот сценарий не позволит поддерживать сколько-нибудь приемлемые темпы роста российской экономики на долгосрочную перспективу.

- Строго говоря, в нынешних условиях она находится в институциональном тупике.

Старая модель обязательной накопительной системы, к созданию которой я и многие мои коллеги приложили немалые усилия в начале двухтысячных, была фактически разрушена в период между двумя предыдущими кризисами. На мой взгляд, разрушена необоснованно. Соответственно, перспективы развития накопительной составляющей пенсионной системы (потребность в которой не уменьшается, поскольку население продолжает стареть) зависят от того, насколько возможна глубокая институциональная перезагрузка этой системы. Иными словами, обществу невозможно просто предложить вернуться в старый вариант. Это вряд ли будет востребовано и населением, и элитами, и бизнесом.

А перспективы перезагрузки пенсионной системы в новом формате, на мой взгляд, сейчас возможны только с учетом изменившегося после пандемии общего социального климата.

Эти изменения заключаются, прежде всего, в том, что фокус общественного внимания смещается с социальной защиты на систему здравоохранения, которая тоже сталкивается с проблемами старения населения. И, на мой взгляд, предлагать обществу масштабные решения, которые позволили бы придать новый импульс формированию пенсионных накоплений, можно, только если вся повестка будет расширена и включит в себя также систему здравоохранения и дорогостоящего ухода за пожилыми и тяжелобольными гражданами.

- Реально обществом скорее будут востребованы подходы, в рамках которых государство сможет предложить не только (даже не столько) накопления на поддержание потребления в старости, сколько финансовые резервы, позволяющие покрыть большие непредвиденные расходы в связи с тяжелой болезнью и инвалидностью. Никакая накопительная пенсия не позволит получить доступ к дорогостоящим методам лечения, лекарствам и уходу, которые в настоящее время не финансируются системой обязательного медицинского страхования и социальной защитой. Между тем, эти передовые методы лечения нередко позволяют сохранить жизнь, предотвратить инвалидность, улучшить состояние здоровья самых разных слоев населения. Также многим тяжелобольным людям требуются немалые средства на дорогостоящий уход, который в настоящее время почти не финансируется государством. Пенсия не является подходящим инструментом для решения этих проблем.

- Такого рода механизмы могут сочетать элементы и пенсионного, и долгосрочного страхования жизни, а также элементы медицинского страхования - с акцентом на применение новых медицинских технологий. Мне кажется, что если после пандемии и будет что-то востребовано, то скорее такие, гораздо более широкие подходы. Безусловно, их реализация в массовых масштабах потребует максимального использования мотивации с учетом поведенческих эффектов и гораздо более гибкого использования всех имеющихся источников финансирования.

Прежде всего, эти механизмы невозможно реализовать без системы дополнительных страховых платежей, которые софинансируют и работающие граждане, и государство. Создание такой системы должно опираться на мотивацию с учетом поведенческих эффектов: автоматическая запись работников в систему при заключении трудового договора с правом последующего выхода из нее; низкий стартовый размер вносов и их автоматическое повышение до предельной ставки по мере роста зарплаты работника; государственное софинансирование, как минимум, в пропорции 1 бюджетный рубль на каждые 2 рубля взносов работников (или работодателей). Скорее всего, также надо будет рассматривать возможность использования более широких активов семьи для решения социальных и медицинских проблем. Например, речь может идти об запуске механизма обратной ипотеки, когда семья сталкивается с катастрофическими расходами на дорогостоящее лечение, позволяющее спасти жизнь или предотвратить инвалидность кого-то из членов семьи. Обратная ипотека в случае, когда жильем владеют пожилые люди, осуществляемая под жестким контролем государства с бюджетными субсидиями и с гарантией сохранения жилья за владельцами до самой смерти, позволяет существенно расширить финансовые возможности семей при решении катастрофических медицинских проблем.

Короче говоря, речь идет о гораздо более комплексной перезагрузке системы здравоохранения, страхования жизни и пенсионного страхования. Которая позволит, во-первых, аккумулировать гораздо большие ресурсы на эти цели при государственном софинансировании, а во-вторых, расширить диапазон возможного использования этих средств в зависимости от общественного спроса, который все активнее переориентируется в область медицинских услуг, особенно высокотехнологичных, многие из которых на бесплатной основе практически недоступны.

И наконец, последнее: все это может быть реализовано только при учете реальной мотивации и готовности массовых групп населения в этом участвовать. Мы в рамках многолетнего проекта Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ уже второй год ведем специальные социологические исследования, которые посвящены оценке готовности населения участвовать в такого рода программах. Сейчас как раз заканчиваем очередной раунд таких исследований. Предыдущая волна была пилотной, нерепрезентативной, но она очень обнадеживала. Прошлогодний опрос с применением методологии дискретного выбора (она как раз используется для определения готовности людей софинансировать разного рода социальные программы) показал, что реальная готовность людей софинансировать долгосрочные накопления (в том числе, на использование передовых медицинских технологий) позволяет практически удвоить бюджет российского здравоохранения. Особенно если к этому удастся подключить и механизмы обратной ипотеки, к которым уже сейчас проявила интерес треть опрошенных пенсионеров, а еще треть была готова их рассматривать для себя при условии повышения доверия к системе финансовых институтов, предоставляющих обратную ипотеку.

Так что, в принципе, у развития пенсионных и страховых механизмов с участием средств государства и населения есть определенные перспективы. Но это потребует комплексного пересмотра подходов, которые применялись ранее.